5 и 6 июня театральная компания T-ATRE на сцене «Современника» представит спектакль «Арлекино»

Я поставил перед собой и перед актерами почти невыполнимые задачи. И они невероятно трудно выполнимы именно в данный момент развития русского театра. Мы пытаемся совместить школу психологического русского театра и острую театральную форму, а на основе этого мы рождаем импровизацию. Мне кажется, для воплощения этой пьесы Гольдони нужно придумать новые законы актерского существования, а в антрепризе это очень трудно сделать. Для этого нужно за очень короткое время, за два месяца, создать команду. Сделать так, чтобы в этой команде появился лидер или несколько вожаков, которые бы «держали» спектакль, сохраняли его живую ткань не один год. И это лишь небольшая часть наших задач, решить которые очень непросто, особенно сейчас, когда у актеров много разных соблазнительных денежных стимулов: рекламки, сериальчики, юмористические передачки, всякая другая мишура…
Антрепризы часто причисляются к такой же мишуре.

Да, согласен. Но в таких антрепризах я не работаю. Я работаю только с теми продюсерами, для которых важен творческий результат, а не с теми, которые покупают звезд, заставляют их пару раз сплясать, три раза пошутить — и спектакль готов. От таких спектаклей, мне кажется, наш зритель уже начал уставать. Но все изменения в нашем театре происходят так медленно… Многие театры стали похожи на мертвые пароходы — плывут куда-то без цели, без ориентира.
Как Вы думаете, какая системная ошибка не дает нашему театру стать подлинно живым организмом?

Мне кажется, слишком многое в искусстве стало доступно по знакомству. Малоодаренный человек почему-то может десятилетиями держать огромный театр в центре столицы, и молодые режиссеры вынуждены просить, как о какой-то великой услуге, дать им возможность поставить спектакль. С этим сражаться — все равно что вступать в схватку с ветряными мельницами. Бороться можно только одним — неучастием. Как будто этого нет.

Вы думаете о том, каково Ваше место среди режиссеров Вашего поколения?

Моя цель — осваивать новое. Идти по тому пути, по которому режиссеры нового поколения боятся двигаться. Я независим, стараюсь делать то, что хочу, работать с теми продюсерами, которые мне нравятся, брать в свои спектакли тех актеров, которых люблю, и не иду на компромисс. Не вижу режиссера, который бы шел этим путем, при этом зарабатывал бы хорошие деньги и был довольно известным. Идти путем репертуарного бракоделия я не хочу. А если вдруг захочу, то не смогу уже. По-моему, лишь два-три режиссера моего возраста держатся в репертуарных театрах достойно. Молодые режиссеры, приходя в театр с широко раскрытыми глазами и распахнутой душой, должны либо выполнять указания руководителя театра, либо понять, что их воля неминуемо будет подавлена. А для режиссера воля — это главное, иначе его характер сломается. И больше такие режиссеры в столице не поднимутся никогда. В провинции шанс у них еще останется. Есть только один вариант — своя дорога. Либо согласись с тем, что ты всегда будешь вторым.
Но спектакли режиссеров Вашего возраста, которые ставят в репертуарном театре, кардинально отличаются от того, что там делают зрелые мастера. К тому же грань между коммерческим и репертуарным театром сейчас размыта.

И слава Богу. Как ее ни пытались удержать, эта граница размывается все сильнее: актеры начинают понимать, что вне труппы, вне постоянного театра они могут и больше творчески реализоваться, и найти бо/льшую материальную выгоду. То, что Вы оцениваете как положительный сдвиг в театральной жизни, для многих — признак краха русского репертуарного театра. Я же не осуждаю тех, кто так считает, — у них свой путь, свои слабости и, может быть, своя сила в этом. Я ведь не работаю в каждой антрепризе, а только в тех, где можно создать команду и вместе с ней серьезный творческий продукт. И я за него чувствую абсолютную ответственность. Может быть, в Москве лишь несколько продюсеров понимают, что спектакль — это не просто средство заработка, а произведение искусства.

То есть в антрепризе Вам более комфортно, чем в репертуарном театре?

Когда-то я сбежал из государственного театра. И пришел в мастерскую великого Захарова, до этого я работал у потрясающего режиссера Наума Орлова в Челябинской драме, а основная актерская школа мне была дана легендарным вахтанговским педагогом Леонидом Калиновским. Все они — мощная сила русского репертуарного театра в лучший период его жизни. Но моя жизнь сложилась вне этой системы. Я пойду только в тот театр, который будет моим. Я не буду участвовать ни в интригах, ни в реализации чужих планов. Ведь часто руководители театров берут тех режиссеров, которые слабее их, — для создания благоприятного фона. Или берут — и ломают посередине проекта. Театры превратились в княжеские дворцы. И уже подточено все, и стены сыпятся, но все равно они держатся из последних сил. Потом уходит худрук, и театр погибает, потому что замены себе руководитель театра сознательно не подготовил. Может быть, нужно отдать всю власть директорам, и режиссеры на честной конкурсной основе будут предлагать им свои проекты? Режиссер к директору еще может прийти с идеей. А к своему коллеге…

В Новосибирском театре «Глобус» создана как раз такая система: театр возглавляет директор, он предлагает постановки разным режиссерам — как столичным, так и провинциальным. Этот механизм пока работает очень хорошо.
Меня туда приглашала Мария Ревякина, которая тогда еще была директором легендарного «Глобуса». Посмотрев первый акт моего спектакля «Мастер и Маргарита», который мы играли еще в ГИТИСе, она подошла ко мне в антракте и спросила, есть ли у меня время, чтобы на несколько дней слетать в Новосибирск. Я, конечно, полетел. Уровень организации работы и спектаклей меня поразил. Но в тот момент было много предложений в столице, поэтому дальнейшее сотрудничество с «Глобусом» не сложилось.

Вы не пойдете работать в театр, который возглавляет другой режиссер. В то же время Вы не приняли предложение директора, стоящего во главе театра. Каковы тогда для Вас идеальные творческие условия?

Мечта… Например, остров в Карибском море. Или где поближе. (Смеется.) Замок, территория вокруг него… Жить там полгода с группой актеров, с их семьями и творить свободно. А потом со спектаклем, который был создан в этих условиях, колесить по миру. Это путь Питера Брука, и мне он кажется самым правильным.

Когда Вы служили на Дальнем Востоке, Вы создали армейский театр, чтобы…

Чтобы отвлекать себя от армии. Я служил в засекреченной боевой части на границе с Китаем. У меня, кстати, еще долго действовала подписка о невыезде… Зрители на наших спектаклях рыдали, это было единственным развлечением, единственной отдушиной. Я развратил искусством всю часть — комбриг молился, когда я уже уйду. Вынашивал планы, как бы отделаться от меня до окончания срока службы. (Смеется.) А как прикипели к театру офицеры, а главное — их жены! Они приносили нам поесть, заботились о нас. Мне не грозила дедовщина, потому что в моих спектаклях были заняты и новобранцы, и дембеля. Солдат часто отпускали репетировать. А уж когда готовились к праздникам, я нагло требовал: «Тех, кого я выберу, неделю не трогать: ни нарядов, ни боевых постов — ничего». У меня был оркестр военной части, были солдаты, которые по приказу начальства могли построить мне любые декорации…

Так вот они — идеальные творческие условия.

Может быть! Наверное, идеальные условия создаются там, где это менее всего возможно.

4 Июня 2007 New times
http://archive.newtimes.ru/magazine/2007/issue017/doc-3178.html